<<Благословения и страдания>> | <<Возлюби ближнего своего>>
Москва
Так мы выбрали пищу духовную и занялись поднятием духа прихожан. Садик для детей открыли, но Бог не давал нам сосредоточиться только на внутренних нуждах и звал нас дальше. Начали мы со своей собственной газеты. Не просто листовки, а настоящей восьмистраничной газеты “Светоч Методизма”, печатающейся в типографии Уральского Госуниверситета, где я совсем недавно еще работала. Людмила Лукашева – одна из прихожанок – оказалась профессиональной журналисткой, и газета началаобъединять методистов не только в Свердловске: с открытием новых церквей она стала отправляться в другие города. Наша мечта создать методистский центр со своей типографией и обучающим центром для всех возрастов начала приобретать реальные формы. Мои прихожане были высокообразованными людьми: среди них были профессора астрономии, философии, истории, медики, юристы и даже офицеры КГБ. Их опыт, знание и идеи были посланы самим Господом. Церковь просто пылала от их энтузиазма! Каждый день идеи не просто рождались, но почти тут же воплощались в жизнь, принося результаты через служение в госпитале для обожженных детей и в интернате для глухих. Наши прихожане, казалось, имели больше рук и ног, глаз и ушей, даже сердца их были больше, чем у нормальных людей, – они везде успевали, слышали зовы помощи и реагировали со страстью Христовой. Такого наш город еще не видел. Но нам было и этого мало, мы готовы были на большее.
Тут Двайт решил, что нам пора открыть новую церковь, на этот раз в Москве. Мы немедленно бросили клич среди прихожан. Лена Тищенко вспомнила про Людмилу Гарбузову – руководителя хора из Москвы. Встретились мы с Людой в Москве. Это была красивая, улыбающаяся молодая женщина, с необыкновенно сильным духом и излучающаяоптимизм. Она жила со своей семнадцатилетней дочерью Юлией, для которой, как Люда сказала, она была и отцом, и матерью.
Я уже не удивилась, узнав, что Люда родилась и выросла в Свердловске: все необыкновенные люди, наверное, у нас в Свердловске родились. Российский методизм начинал приобретать Свердловский акцент и пропитываться крепким уральским духом.
Людмила уже была связана с православной церковью, где иногда выступал ее хор, она оказалась к тому же заслуженным работником культуры, очень талантливым музыкантом и композитором. Начав проявлять интерес к методизму, Людмила столкнулась с непростой дилеммой: продолжать свою успешную музыкальную карьеру или ступить на совершенно незнакомый, полный трудностей и не совсем благодарный путь. Двайт с нетерпением ждал ответа из Москвы. Движимая Духом Святым, Людмила выбрала, к нашей огромной радости, второй путь, начав развивать новую церковь вокруг своего молодежного хора. Так, в январе 1992 года родилась первая объединенная методистская церковь в Москве, названная “Поющие христиане”. И тут я вспомнила, что одна из первых методистских церквей в России до революции имела похожее имя – “Поющие методисты”. История церкви снова ожила, и неудивительно, что с ней ожили не только радостные моменты, но и не всегда безопасные.
К сожалению, протестантизм часто вынужден бороться за право существовать, а в нашем случае, скорее, защищаться: методисты никогда первыми конфликтов не начинают и, если их не поддерживают, тихо уходят. История церкви Людмилы с самого начала сопровождалась трениями с некоторыми православными верующими. В школе, где поначалу собиралась община, произошел конфликт прямо во время службы, и после неприятного инцидента молодой церкви пришлось искать другое место.
С другими же православными верующими церковь прекрасно уживалась благодаря личному обаянию и терпимости Людмилы как лидера церкви, а позднее и пастора. Целью Людмилы Гарбузовой было сделать церковь привлекательным и уютным местом для самых разных людей. И ей это удалось. На какое-то время ее маленькая двухкомнатная квартирка стала всем для этих людей: духовным центром, приютом для нуждающихся и обиженных, столовой для пожилых, для которых сама же Люда и готовила на свои мизерные средства. В этом святом месте согревались сердца, и успокаивались души. Каждый раз, когда я приезжала в Москву, я останавливалась в этом удивительном храме и убеждалась в том, что терпению Людмилы не было пределов. Нас всегда встречали очаровательные и такие похожие улыбки матери и дочери. А по вечерам Людмила неизменно садилась за пианино и пела нам. В ее таком богатом грудном голосе я слышала столько любви и щедрости, что в сердце воцарялась благодать.
Придя как-то на богослужение в московскую церковь (в Москве к тому времени уже существовала Корейская методистская церковь), я обратила внимание на Людину бледность.
“Людочка, ты в порядке?” – Люда в этот момент двигала рояль по сцене. Она остановилась на мгновение и продолжила свою работу. Я бросилась ей помочь.
“Люда, что-то не так?” Люда как-то очень обыденно поделилась, что у нее кровотечение не останавливается больше двух месяцев, но она отказывается делать операцию, потому что у нее уже как-то была клиническая смерть от наркоза.
“Мне эту операцию не пережить. Может, так все пройдет”. Я подошла к епископу Херн из Техаса, пришедшего с нами в тот день на службу. Случилось еще одно чудо. Практически в один день он сумел добиться визы и вывезти Люду в лучший методистский медицинский центр Хьюстона, и, спустя два дня, я уже услышала радостный голос Люды по телефону. Она были не только жива, но уже строила новые планы не только для своей церкви, но и для всего российского методизма: “Лидочка! Я решила работать над переработкой американского сборника гимнов для России!” Так вскоре российские методисты получили свой первый сборник для богослужений.
Господни пути действительно неисповедимы: как мы молились за то, чтобы однажды все российские методистыполучилинеобходимую литературы и гимны, и вот наши молитвы были не просто услышаны, но и претворены в жизнь через воистину духовного служителя.
Санкт-Петербург и Псков
Еще в феврале 1991 года я случайно встретила Романа Цельнера в автобусе по дороге из аэропорта. Я рассказала Роману о нашей церкви, и мы проговорили весь путь. Мы обменялись карточками, и когда я выходила из автобуса, Роман прокричал, “Обязательно звони, если нужна помощь. Все сделаю!”
Роман никогда небрал своих обещаний назад: день или ночь, снег или дождь, но каждый раз, когда я оказывалась в Питере с делегацией, Роман выслушивал мои самые неожиданные просьбы и находил бензин, когда все машины стояли у заправок часами; билеты на поезда и самолеты; помещения для богослужения, приговаривая с улыбкой: “С тобой, Лидия, я, похоже, своей смертью не умру!” Мой приезд стал для него и его друзей, как они шутили, своего образа сигналом: “Если Лидия появляется на горизонте -конец спокойной жизни!” Мне даже трудно перечислить всех, кто помогал нам в Санкт-Петербурге через Романа. Роман так никогда и не присоединился к церкви, но для нас всегда был ее почетным членом и палочкой-выручалочкой.
Первая община, которую мыорганизовали в Питере, не дала больших всходов. Мы с Двайтом пыталась найти способ ее укрепить, но ничего не получалось, пока Двайт не попросил мою сестру Ирину эту общину возглавить. Сестра сначала возмутилась: “Вы с Двайтом оба чокнутые! Я тут лежу со сломанным плечом (Ирина, посещая больных прихожан, поскользнулась на льду и вынуждена была сидеть дома), а вы меня пытаетесь совсем добить. Покоя от вас нет!” Но Двайт знал, что делал. Ирина не просто возродила маленькую группу, а практически основала ее заново.
Татьяна Перетолчина дала Ирине адрес своей тети в Питере. Мария Михайловна Волкова была ветераном войны. Но адрес оказался неправильным, и тогда Ирина позвонила Роману. Теперь не только я, но и моя сестра нуждалась в помощи этого энергичного, черноглазого и юморного друга. А уж что-что, но юмор в те годы был важнее бензина! Роман нашел правильный адрес и привез Ирину к Марии Михайловне. Тут Ирину ждал другой казус: Мария Михайловна ничего не знала о приезде Ирины, но как только узнала, что Ирина из Свердловска – ее родного города, – не только согласилась оставить ее у себя, но и почти сразу стала ее первой прихожанкой. Так и зажили Ирина и Мария в одной комнатушке.
Этот год стал определяющим не только для общины в Санкт-Петербурге, но и для моей сестры: Ирина всегда любила поспать и понежиться, но Мария имела военную выправку и свои строгие домашние правила. Так, моя сестра научилась вставать в пять утра и бегать, а потом начала учиться в духовной семинарии “Логос”. Дружба с Марией Михайловной стала для нее хорошей школой и воспитанием характера. Мария и Ирина вместе посещали библиотеки (у общины еще адреса не было) и рассказывали сотрудникам и посетителям про методизм. Слушателей обычно удивляло, что они ничего не знали про церковь, существовавшую в их городе задолго до революции. Но однажды им повезло: они встретили женщину, которая помнила не только название церкви, но даже и адрес – дом 37на 10-ой Линии Васильевского Острова. Так, Ирина и Мария посетили не только то же здание, в котором как-то в самом начале побывала я, но и обнаружили квартиру Георга Саймона, жившего напротив церкви. Нашли они и другие здания, принадлежавшие когда-то церкви. Моя сестра начала работать в архивах и раскопала богатейшие ресурсы. А вскоре они привели на Васильевский Остров свою общину и американских гостей для празднования 100-летия методизма в России.
Однажды на Марию Михайловну напали в подъезде, ударили, отобрали сумку. Мария, наверное, думала: “Жила я спокойно до этой церкви…”У моей сестры тоже появлялись иногда такие мысли, когда по утрам она торопилась в семинарию и держала в кармане газовый баллончик, но обе они ни о чем не жалели. Мария Михайловна больше всего не хотела окончить свою жизнь, сидя на скамейке у подъезда с другими старушками и сплетничая. С характерной для нее настойчивостью она формировала новую общину своими методами, урезонивая соседок: “Вы что же, не слышали про нашу церковь? Хватит здесь рассиживаться! Делом надо заниматься, а не болтать! И даже не пытайтесь оправдываться! Чтобы пришли. Эта суббота, вечером, 7 часов! Не забудьте!” Невероятно, но все соседки непременно появлялись на службе, как вышколенные солдаты.
Секрет Марии Михайловны был в ее авторитете среди соседок. Марию они уважали и побаивались. Все вместе они когда-то работали на одном заводе, а Мария Михайловна была у них секретарем парткома. Люди привыкли ей подчиняться, Господь и в этом нашел ей применение. Эти женщины стали самыми верными прихожанками.
Ленинградцы, потихоньку присоединявшиеся к общине моей сестры, были людьми очень особенными: ветераны войны и блокадники. Ирина все переживала, как и я когда-то, что им нужно было ОСОБЕННОЕ СЛОВО, а не ее лекции. И вдруг в одно воскресенье она позвонила совершенно другим голосом, “Лидушка! Я сегодня проповедовала!”
“Ты что сделала?” Я не верила своим ушам, что-то случилось с моей сестрой, во что я боялась поверить.
“Я сегодня про-по-ведовала!!!! Ну кто-то же должен”! Дух Святой сошел и на мою сестру.
Новые прихожане откликнулись душой на услышанное Слово и на заботу, и скоро сами начали заботиться в ответ о других, таких же одиноких и жаждущих.
В один из моих приездов в Санкт-Петербург мой самолет задержался, и мы с сестрой ждали в аэропорту, не переставая делиться радостными впечатлениями о своих церквях и планах. Иринка вдруг замолчала: “Сегодня же твой День рождения! Мы совсем про себя забыли! Давай праздновать!” Иринка сбегала в буфет и вернулась с бутылкой шампанского. Путей для отступления не было. Открывать она все-таки медлила, но по другой причине.
“Надо еще кого-то пригласить, нельзя же пить вдвоем, говорят!” Я не поверила своим глазам, увидев, как моя сестра направляется к молодой невысокой женщине, стоявшей у противоположной стойки. После их короткого диалога обе уже шли в мою сторону.
“Знакомься! Это Нелли Мамонова! Мы поздравляем тебя с Днем рождения!” Наше знакомствонасчитывало всего несколько часов, но невероятным образом мы все чувствовали себя очень комфортно друг с другом. Нелли оказалась из Пскова, и несколько минутспустя обе женщины, забыв про меня, начали строить планы, как организовать церковь в этом старинном русском городе. Было так радостно наблюдать со стороны энтузиазм моей сестры и еще почти незнакомой Нелли, в будущем пастора, а впоследствии даже суперинтенданта своего региона. Что я могла сказать в тот момент и особенно сейчас? То же, что и всегда: “Пути Господни неисповедимы!”
Севастополь
История методизма в России не имеет одной из редчайших фотографий: три пастора в одной лодке посреди огромного озера Таватуй на Урале. Три пастора, вернее, будущих пастора: это Ирина Истомина, Иван Козлов и я. Правда, тогда мы не были пасторами, а детьми: 8, 9 и 6 лет. Все белокурые, кудрявые, как близнецы, и в почти одинаковых ситцевых трусах. Родители Ванечки – Валерий Иванович и тетя Галя – были лучшими друзьями наших родителей, и мы, их дети, выросли вместе на Уралмаше.
После выхода Валерия Ивановича в отставку Козловы переехали в Севастополь, и на короткое время семьи потеряли друг друга из виду. Помню, я толькоустроила нашу церковь в Свердловске, а Ванечка после двадцати лет молчания совершенно неожиданно объявился в городе в августе 1990 года – почти сразу после отъезда Двайта. Ожидая, мы все наконец-то радостно увидели его белокурую голову через открытое окно. У Ванечки, теперь уже взрослого мужчины, были длинные кудрявые волосы по плечи, и он выглядел как Лель из сказки про Снегурочку: узколицый, тоненький и в то же время сильный. Все напоминало в нем того любимого нами Ванечку, такого открытого и искреннего. Мои мама и сестра наперебой стали ему рассказывать, что случилось с нашей семьей: про нашу только-только формирующуюся церковь и про Двайта. Иван слушал, не перебивая, и вдруг обратился ко мне: “А что, ты правда веришь?” – это был тот же самый вопрос, который мне не раз пришлось слышать в мэрии и областном правительстве от чиновников. Этот вопрос звучал в их устах так, как будто здоровый обращался к больной, и я научилась не отвечать. Смешно доказывать, что я не верблюд. Не ответила и я сейчас, хотя Ванечкин тон был совсем другим. Иван же с того времени зачастил к нам в Екатеринбург: приехал он и через год, когда меня посвятили в пасторы и мы крестили множество прихожан. Тогда-то Иван и крестился. А после церемонии освящения нашей земли в Собачьем парке подошел к Двайту и попросил меня перевести:
“Двайт, мне нужна Ваша помощь, чтобыоткрыть методистскую церковь в Севастополе”.
В октябре 1992 года Иван встретил нас с Двайтом в аэропорту в Симферополе. Приехать Двайту в Севастополь – военный порт для подводных лодок – было почти невозможно. Даже российским гражданам, как мне, было необходимо специальное разрешение – Двайт стал первым американцем, получившим официальное разрешение на въезд.
Иван выглядел изможденным, но счастливым. Он развивал церковь все это время на свои собственные средства, продав свой участок земли на побережье и оставив свою работу архитектора, чтобы полностью сосредоточиться на служении. У него не было официальной поддержки. Никто ведь нас не просил открывать новые церкви, и мы их открывали сами, потому что не могли молчать о своей радости. Но Иван сердцем знал, как севастопольцам нужна была его церковь, чтобы заполнить огромный духовный вакуум в своих душах; он всем сердцем верил, что был нужен этим людям.
По дороге в Севастополь он нам рассказывал про исторические крымские достопримечательности, а Двайт еле успевал поворачивать голову направо и налево. Кругом цвели крымские розы, а я все ждала увидеть море и вдохнуть так любимый мною соленый воздух.
Первое богослужение состоялось в местном Доме культуры. Зал был почти полон. Валерий Иванович и тетя Галя бросились к нам с объятиями. Здесь же была Величка – их дочь и сестра Вани – со своими детьми. После окончания первого богослужения мы получили множество записок с вопросами, на которые мы пытались ответить сразу после службы. Люди не расходились. Для нас это был замечательный опыт: вопросы были разными, и не всегда дружелюбными – в зале были не только сторонники общины.
После службы Иван пригласил нас на обед с одной из семей своих прихожан. Родители были преподавателями в местном университете, а мальчишечка восторженно глазел на Двайта и постоянно задавал ему вопросы. Все шло хорошо, пока Двайт не коснулся вопросов вечной жизни и рая. Мальчик посмотрел на Двайта настороженно: “А как же Гитлер, что Гитлер тоже в раю окажется?”
И тут я услышала то, что, я знала, будет невозможно переводить, “Я верю, – сказал Двайт, – что мой Бог – Бог прощающий. И верю, что все, даже такие, как Гитлер, будут в раю”. Как бережно я ни старалась перевести смысл сказанного, мальчишка уже принял решение: “Это неправильная религия! Гитлер не может быть прощен!” Двайту еще трудно было понять русских, украинцев, белорусов и евреев, когда вопрос касался войны с фашизмом. А ведь мальчик был уже четвертым поколением и никогда не видел этой войны.
На следующий день снова была служба, закончившаяся крещением. После службы Иван, Двайт и я должны были немедленно ехать в аэропорт. В Самаре собиралась первая конференция Российской Объединенной Методисткой Церкви, нам нельзя было опаздывать. Но люди не расходились, и Двайт начал нервничать, глядя на длиннющую очередь желающих креститься. Под умоляющими взглядами людей мы приняли решение отменить полет и отдаться на волю Творца. Женщины, мужчины и дети были в тот момент главнее. Их благодарные глаза до сих пор живут в моей памяти.
Анна Архипова позже написала в письме: “О Господь! Ты привел нас вместе! Ты вдохнул в нас новую жизнь во время крещения!”
Четверо моих прихожан – Тамара Алексеевна, Татьяна Томах, Галина Первушина и Рудольф Стрелецкий – откликнулись напризыв помочь севастопольской церкви – они хорошо помнили, как было трудно начинать все самим. Они выехали в Севастополь на машине, несмотря на снегопад. Они были невероятно благословлены за все трудности этого длинного и утомительного путешествия в Крым. Там, в церкви Ивана, все они щедро делились своей любовью и знаниями, приобретенными у себя в церкви. Наша екатеринбургская община стала для Севастополя источником силы и поддержки. Вернулись домой, мои прихожане были готовыми проповедниками, а ведьдо этого молчали.
Тамара Максимовна встретилась в эту поездку со своей сестрой, которую не видела много лет. Год спустя Лидия – сестра Тамары Максимовны – заболела, и первый человек, которому она позвонила, был Иван Козлов. Таким успокоением это было для Тамары, не успевшей приехать на похороны, что Иван был с ее сестрой до последних дней. Горе Тамары Максимовной разделили обе церкви.
Сейчас кажетсяудивительным, сколько людей соединил методизм: родственники и бывшие друзья, разметанные судьбами, даже старые враги. Христос вошел в наши души, меняя и преобразуя нас. Удивительным образом методизм оказался нам очень подходящим, напоминая нам, что мы, люди, созданы по образу и подобию Божию, а не по матрицам правительства.
Мы еще не знали, что московская, санкт-петербургская, псковская и севастопольская церкви станут очень важными для истории методизма в России, но мы уже знали, что, помогая другим верующим, мы делали одновременно что-то очень важное для себя самих, для нашего собственного духовного роста. Помогая другим общинам расти, мы обнаружили с удивлением, что это очень благотворно сказывалось на здоровье нашей собственной церкви. Оказывается, нельзя замыкаться только на внутренней жизни и проблемах! Слово Господне зовет на просторы, какимбы комфортным ни было пребываниев своем здании. Миссия церкви не угождать прихожанам, а посылать их “во все концы земли, чтобы учить все народы, крестя их во имя Отца, Сына и Святого Духа”…
Из нашей церкви вышли замечательные служители: Ольга Коцуба, Елена Степанова, Елена Тищенко, Татьяна Томах, Елена Чудинова, Людмила Пятых. Удивительным образом российский методизм во многом имел женское лицо.
Методизм помог нам снова почувствовать человеческое достоинство и в то же время учил нас терпению и терпимости. Репутация методистов как людей не от мира сего разжигала любопытство. Как и наши улыбки, процесс распространения методизма, становился “заразным”: людям неверующим хотелось быть среди нас, счастливых и одержимых энтузиазмом, многим хотелось стать такими, как мы.
Трудно поверить, сколько необыкновенных событий произошло с нами за пять коротких лет. Но, как и для ребенка, для которого первые пять летиграют решающую роль в его становлении и будущей жизни через приобретаемые навыки говорить и ходить, слушать и принимать решения, так и для методизма в России первые пять лет жизни были определяющими. Методистская церковь в России унаследовала дореволюционный искренний и интеллектуальный дух первых российских методистов, впитала в себя традиции современного мирового методизма, не потеряв при этом истинно российских духовных качеств: жертвенности, благодарности и прощения.
Наконец, возрождение российского методизма не только началось но и стало набирать силу, и без Божественного вмешательства это было бы невозможно.
Leave a Reply