<<Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет>> | <<Огонь, вода, и медные трубы>>
А Рюдигер уже к тому времени чувствовал себя хозяином в своем новом кресле, распевая за столом с моими прихожанами не церковный гимн, а совсем другой – до боли знакомый. Если американцам наша зажигательная энергия оказалась привлекательной, и они стали называть меня миссионером возрождения методизма в Америке, то новому Российскому епископу наша славянская страсть и независимость пришлись не по душе, а вот славянская покорность оказалась очень сподручной. Помню, как старушки пытались целовать мне руки после каждого богослужения, а я старалась в ответ поцеловать их сморщенные заскорузлые руки первой, как знак моего к ним уважения: пытаясь им объяснить, что я не православный священник и руки целовать мне не надо.
Как мне стало больно, когда я услышала выступление Рюдигера Минора, в котором он делился о любви к нему русских методистов, и как пожилые женщины целуют ему руки. Уж он-то им руки не целовал! Вспомнилось признание Рюдигера во время выборов в Норвегии о его неприятии к русским. Вот этого-то я и боялась! Нам, славянам, веками заложено в гены раболепие: мы подчиняемся власти, не спрашивая, и не ропща. Только единицы могут противостоять правительственной машине, а тут – церковь, дело святое, думали мои прихожане: раз епископ им самим Господом поставлен, то и почитать надо! Если до выборов люди меня поддерживали, то после его назначения никто уже и не роптал, а только ждали его указаний сверху.
Но на каждый роток не накинешь платок: так Людмила Гарбузова, Иван Козлов, Ирина Истомина, я, а позднее и Владислав Спекторов были признаны оппозиционерами. Борьба за справедливость была не только в наших генах, теперь она была уже вписана черными буквами в наши личные дела. У Рюдигера Минора были серьезные причины затаить против нас обиду: мы, сами того не зная, поставили под угрозу его будущее! В Европе, в отличии от Америки, епископы не выбираются пожизненно, а только на определенный срок. Так епископ Ваксби рассказал мне, что он не только стал снова простым пастором после того, как отслужил епископом в Северной Европе, а стал ассистирующим пастором своей жены в маленькой церкви. Епископу Минору, только что выбранному епископом Восточной Германии, и это не светило: Восточной Германии больше не существовало. А в своей новой роли епископа России, Рюдигер Минор оказался под крышей правил Американской методистской объединной церкви, а не европейской, и это означало, что он мог стать епископом пожизненно, если бы не мы со своим максималистским патриотизмом.
Мы проиграли, и теперь Рюдигер Минор нам указывал, что можно делать в нашей собственной стране, а чего нельзя. Когда Ирина Истомина пожаловалась епископу на плохие жизненные условия немногочисленных пасторов, развивающих церкви в те годы на свои жалкие средства, он отрубил по-английски с немецким акцентом: «Вас никто новые церкви открывать не уполномочивал! России не нужно столько методистских церквей!» Через своих новых друзей я узнала, что Рюдигер никогда в большой церкви не служил. В Восточной Германии, как и в Финляндии, все общины были не более 30-50 человек, а тут такая махина – около тысячи прихожан только в одной моей церкви, да еще под руководством женщины! Так древний принцип «разделяй и властвуй» начал внедряться и в русском методистском движении. Мои когда-то такие радостные и искренние прихожане вдруг стала очень молчаливыми, как будто и не пережили преображения. Маленькая кучка новых учеников епископа тихонько росла. В первый же приезд епископа в Екатеринбург нельзя было не заметить как он старался уединиться с моими когда-то лучшими помощниками.
Епископ Минор применил известный принцип не только в моей церкви, но и между пасторами других церквей: «Твоя церковь, Лидия, не самая первая и не самая большая церковь в России!» Так в марте 1992 года я узнала о существовании большой методистской общины в Самаре, основанной неким Владиславом Спекторовым с помощью русско-говорящей методистской церкви в Таллине. Казалось бы, какая разница кто и когда начал, главное, что мы были вместе, но после разговора с Рюдигером, я невольно стала приглядываться к Владиславу Спекторову, как сопернику. С облегчением узнала, что его церковь официально зарегистрировалась почти на год позже нашей, хотя Владислав начал собирать людей по домам еще в 1989, даже до того как я встретила молодежную группу Двайта. Как хорошо было бы нам подружиться, узнать друг про друга больше, но, доверие с самого начала было отравлено.
История Владислава и его церкви была необыкновенно романтичной! Когда-то он появился в Таллине с волосами выкрашенными в зеленый цвет – ну настоящий панк! Но Георг Ламберг его не прогнал, и скоро Владислав обратился в веру, а потом, вернувшись в Самару, стал собирать верующих по домам и учить их Библии.
Мы все трое помнили Владислава по нашей первой встрече в Москве на инагурации методистской церкви Евразии в августе 1992, где епископ Минор был официально представлен епископским координатором для России и СНГ. Высокий, темноволосый молодой пастор зажигательно произносил речь с трибуны, а я всем естеством отказывалась его слышать. Я видела в нем врага, потому что Владислав, казалось, был очень рад переменам, превознося заслуги Рюдигера Минора. Я же сопротивлялась любому действию новой администрации и хотела закрыть уши руками. Было такое ощущение, как будто мы радостно бежали вперед, и на нас вдруг опустили тяжелую клетку. Бежать было некуда, и радоваться было нечему.
После первого публичного богослужения в Севастополе в октябре 1992 года, Иван, Двайт и я торопились в Самару на первый семинар по лидерству. Мы знали, что опоздать было не в наших интересах, если мы хотели сохранить хоть какую-нибудь видимость подчинения новому епископу. Из-за непрекращающейся очереди к алтарю для крещения, мы на свой рейс опоздали и смогли купить билеты только до Киева, где и засели из-за нелетной погоды. Пока звонили в аэропорт, Двайт спал в кресле, а потом соскочил и побежал к такси с чемоданами, как только мы вернулись с хорошими новостями, что аэропорт открыли. Вежливый Иван, ошеломленный скоростью Двайта, осторожно указал ему на то, что его крест оказался на спине вместо груди. А Двайт в спешке никак не мог понять, что ему пытались сказать. Наконец я перевела, и Двайт вдруг серьезно так заметил, что в России ему наверно не помешал бы лишний крест: один впереди, а другой сзади – двойная защита и поддержка. Услышать такое даже от неверующего было бы ересью, а тут от священника, но было ясно, что Двайт шутит, чтобы дать нам знать, что он понимает все наши трудности, и мы все рассмеялись: в бывшем Советском Союзе и правда было не просто.
В Самаре мы приземлились глубокой ночью. К моему изумлению, Владислав встречал нас в аэропорту лично. Он было не просто хорошо одет, а, как говорится, одет с иголочки: на нем был дорогой, элегантный костюм, кашмировое длинное пальто и элегантные легкие полуботинки. Двайт рядом с ним выглядел как россиянин тех лет смотрелся бы рядом с богатым американцем.
Немудрено, что в машине Владислава мы молчали. Мы впервые оказались так близко, что избегать разговора было как-то не только не по-христиански, но и просто не по-человечески. Но нашим извинением была нелетная погода, ожидание в аэропорту и голод.
“Лидия, горим!” Я дремала рядом с Иваном на заднем сиденье и не слышала Двайта, в панике указывающим куда-то вперед.
“Лидия! Горим!” Иван по-английски много не понимал, поэтому только чуть-чуть приподнял веки и тут же их закрыл. Владислав же, рассказывая нам про Самару и начало конференции, спокойно вел машину. Тут и я почувствовала запах дыма.
“Что-то горит! Владислав остановись!” Тут уже мы все увидели языки пламени поднимвшиеся вверх из щелей капота.
“Пожар!” Двайт быстро выхватил свой чемодан из багажника и со скоростью двадцатилетнего атлета уже мчался через разбитую дорогу к лесу. Я не знала то ли мне следовать за своим духовным наставником, то ли смеяться, глядя на его стремительно уменьшающийся силуэт между деревьев, но всем моим вниманием завладел Владислав. Он уже стоял в центре канавы, набирая коричневую жижу, чтобы залить пламя под капотом, Ванечка стоял рядом и принимал ведро. Вскоре пожар был потушен. К месту съезда методистов мы добрались почти в три утра, но добрались ближайшими друзьями. Хохотали, вновь и вновь пересказывая всем детали нашего приключения. С тех пор Владислав перестал быть моим соперником, соперники не жертвуют для тебя своей жизнью.
<<Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет>> | <<Огонь, вода, и медные трубы>>
Leave a Reply