<<Борьба за землю<< | >>От боли прошлого не спрячешься>>
Дома раздался звонок, и я услышала незнакомый голос с легким акцентом.
“Доброго вам вечера, это пастор Георг Ламберг из Таллина. Мы услышали про вашу общину и возрадовались. Чем вам помочь? Наша община русскоговорящая, и мы служим в одном здании с эстонскоговорящей методистской церковью.”
Много лет позже я посетила эту церковь и встретила этого незаурядного верующего, прошедшего через многие гонения в своем служении Господу. Методистская Церковь выдержала испытания в самые страшные годы сталинских репрессий. Методистские же церкви в России, даже самая крупная из них в Санкт-Петербурге, были уничтожены.
Мое сердце неожиданно наполнилось покоем. Голос пастора Ламберга был таким заботливым и понимающим. Одно дело – иметь поддержку за океаном, и совсем другое – почти в одной стране! Тяжело было выслушивать атаки незнакомцев против, как многие нас именовали, “Американской церкви”. Наконец-то я могу доказать, что у методизма есть корни на нашей земле! Я больше не чувствовала себя одинокой.
“Нам нужен устав Методистской Церкви, нужна литература. Гимны. Вы поете гимны? А как ваши службы проходят?”
“Конечно, поем! Если у вас есть время, моя дочка сыграет на пианино и споет.” Замерев, я стояла с трубкой и слушала незнакомый до того гимн: “Что за друга мы имеем”. А потом Георг предложил помолиться за меня прямо по телефону, что было совсем для меня чуждо, но я согласилась – и не пожалела. Молитва дала мне новые силы и незнамое до того вдохновение.
А через несколько дней гонец от Ламберга доставил Книгу Дисциплин и сборник гимнов прямо к моей двери. Мы были не одни! Но материалов все равно не хватало, и мое беспокойство о своей адекватности нарастало. Меньше всего мне хотелось выглядеть самозванкой. Тут-то и пришло решение полететь в Ленинград и разыскать следы самой первой методистской церкви в России после того, как Двайт в одном из наших телефонных переговоров меня поправил, сказав, что мы не основали методизм в России, а его возрождаем. Это было удивительно: как ни хотелось мне быть во главе чего-то совсем нового, но услышать что методизм имеет исторические корни не только в Эстонии, но и в России, было намного важнее.
Все, что я нашла к тому времени про методизм, был крошечный параграф в Справочнике Атеизма под рубрикой “Протестантизм” и несколько журнальных статей про американские методистские церкви, одна из которых была просто пугающей. На фотографии можно было разглядеть дикие лица молящихся во главе с бесноватого вида пастором. Под фотографий пояснялось: “Методистский проповедник довел верующих до экстаза. После его проповеди многие падали на пол в страшных конвульсиях, другие же часами нечленораздельно выкрикивали”. Напуганная, я эти статьи своим прихожанам не показывала, продолжая искать что-то более положительное.
А тут еще по центральному телевидению начали транслировать проповеди Джимми Свагерта, и моя пятнадцатилетняя дочь Юля сразу восстала: “Если это методизм, то тогда я остаюсь православной! Меня крестили в православной церкви, и такой клоунады я не потерплю!”
Чутье мне говорило, что не может быть методизм таким, но мне нужны были факты, хотя бы для дочери. Церковь Джимми Свагерта никогда бы не прижилась на Российской земле.
Апрель 1991-го. Сидя у окна самолета, я закрыла глаза и мысленно пережила события последних девяти месяцев. В самолете я оказалась в какой-то промежуточной зоне между прошлым и будущим, между небом и землей, между старыми друзьями и новыми знакомыми. На короткое время я принадлежала только самой себе. Так я полюбила не просто летать, но летать одной, погружаясь в свои мысли, находя ответы на самые трудные вопросы и получая неординарные откровения .
Неожиданно перед глазами появилась процессия незнакомых людей в белых одеяниях. Они были разного возраста и разной внешности. Наверное, это сон, подумалось. Я приоткрыла глаза, но видение не исчезло. Все новые лица проплывали перед глазами, более похожие на мраморные римские или греческие бюсты, разница была в том, что они все были живыми людьми. Все новые и новые лица появлялись и уходили, не произнеся ни слова. По каким-то причинам я пристально вглядывалась в лица, как будто кого-то искала.
И тут вдруг появился Иисус! Он был задумчив, но не печален. Он пристально смотрел прямо на меня, как будто изучая. Подумалось, что я уснула, но мои глаза по-прежнему оставались открытыми. И вдруг слезы потекли по моим щекам, но Иисус не исчез. Тут-то я испугалась. Иисус пришел меня забрать: никому не дано видеть Бога живого! А что, если я прямо сейчас умру? Может, наш самолет взорвется от подложенной террористами бомбы? Что, если это мои последние минуты среди живых? Неужели я умру? А я даже не попрощалась с моими детьми…
Частичка меня действительно умерла в том полете: мои комплексы, неуверенность и страхи. Я вошла в самолет одной, а сошла с трапа в Ленинграде совсем другой: бесстрашной и уверенной. Все, что произошло со мной, было настоящим чудом: я узнала Иисуса Христа и была крещена Духом Святым.
С этого самого дня я начала молиться. Теперь я могла разговаривать с Господом, ЗНАЯ того, к кому я обращалась. В один короткий, но одновременно такой вечный момент, Бог дал мне мудрость и знание, Его свет и Его истину. С того времени каждый раз, когда я становилась на колени, поток света исходил от моей склоненной головы и исчезал в неводомых мне еще высотах. Слов не хватит описать цвет и силу той прозрачной светящейся колонны. Широкий, светящийся, бело-молочный луч возносил мои слова молитвы вверх и возвращался ко мне, давая силы и поддержку. Часто, во время молитвы, я ощущала присутствие Христа и его заботливые руки на своих плечах, как будто он стоял за мной и давал мне свое благословение. Слушая Его, я научилась быть покорной и кроткой. Через этот опыт Бог учил меня доверять Ему полностью.
В Ленинграде (город переименовали позже) я сразу отправилась в Музей религии на Невском проспекте – бывшем Казанском соборе. Женщина, представившаяся заведующей архивного отдела, провела меня к крошечной экспозиции, посвященной российскому протестантизму. Баптистские, лютеранские и адвентистские деноминации имели хоть какие-то фотографии и документы, рядом с ними поверх пустой витрины красовалась одна маленькая табличка “МЕТОДИЗМ”. Что же такое случилось с теми людьми, если от них осталось только одно название?
“Неужели ничего не сохранилось?” Заведующая архивом Ирина Симонова, высокая белокурая молодая женщина, пригласила меня в небольшой кабинет и показала на полки с папками и журналами.
“Все к вашим услугам. Занимайтесь. До методизма у нас еще руки не дошли. Дайте нам знать, если вы хотите сделать копии.” Так все оказалось просто и по-доброму, что душа радовалась.
Во время пребывания в Ленинграде я вдруг поняла, как мало человеку надо: кровать, чтобы спать, стол, чтобы работать, и стул, чтобы сидеть. Вспомнились слова моего деда: “На двух стульях не усидишь – слишком неудобно!”
В архиве просидела три дня, не прерываясь на обеды: с открытия до закрытия. Нашла старинные журналы “Христианский Поборник” с 1910 года, книги и первый сборник методистских гимнов на русском языке.
Из журналов узнала, что самым первым методистским рукоположенным миссионером в Санкт-Петербурге был Бенгт Август Карлсон – американец шведского происхождения. Первым же суперинтендентом Финской и Санкт-Петербургской миссии стал Георг Саймон – американец из Индианы. Может, потому нам и приклеили ярлык “американской церкви”? Но миссионеры ехали в Россию с убежденим: “Я все могу в укрепляющем меня Христе!” Весь мир, казалось, отступил, и российские методисты обрели голоса, зазвучавшие из столетнего забвения.
Обнаружив в журнале адрес бывшей методистской церкви, отправилась на 10-ю Линию Васильевского острова. Здание бывшего приюта, ставшего в 1908 году церковью и типографией методистов, сохранилось, и мне даже удалось попасть внутрь.
Над дверьми были небольшие витражи. Я попыталась представить себе богослужение и впитать в себя дух тех, кто в этом здании молился, служил и учил. Все пасторы и миссионеры, как я прочитала, имели теологическое образование, а где же мне его было взять? На минуту снова почувствовала себя неадекватно. Энергии первых методистов, говорящих на пяти языках, наверно, бы хватило, чтобы пропитать стены этого старого здания, но комнаты были пусты, и мне стоило усилия что-либо почувствовать. Здание без людей было просто зданием, не храмом. Это Православная Церковь открывает истину через иконы и Божественную литургию, в православной церкви сами стены учат, мне сейчас этого так не доставало! Где же мне было найти силу, если не в православной церкви?
Ноги сами привели меня сначала в Храм на Крови, где красота маковок и благолепие ввели меня в еще большее смятение: может, мое место все-таки в Православной Церкви? Потом дошла до Исаакиевского собора, где я бывала много раз на экскурсиях. С детства запомнился огромный маятник в центре собора. Но в этот раз собор выглядел по-другому: маятник исчез. Ведомая интуицией, я быстро направилась к самому центру храма и встала лицом к алтарю. Золотые ворота иконостаса были широко распахнуты, и я смогла впервые увидеть алтарь, а прямо за ним завораживающее изображение воскресшего Христа, возносящегося вверх в серебристой подсветке огромного витража.
Этот неземной вид развеял все мои сомнения: как протестантский витраж мог сосуществовать с православными иконами, так методизм может сосуществовать с православием. Православные традиции обогатят методизм, а методизм поможет неверующим познать Христа. Методизм был известен своими образовательными программами, а я десять лет проработала в обществе “Знание” и имела нужный опыт. Может, Россия нуждалась в методизме для того, чтобы помочь атеистам получить образование и найти веру, а там уж пусть люди сами решают, какую выбрать церковь: православную, методистскую или какую-то другую. Все мы – тело Христово. Так я поняла, что призвана активно служить в методистской церкви, а не молчать, как все женщины, в православной, – это был мой путь, указанный мне свыше.
Вот теперь действительно было пора поторопиться к своим прихожанам – там, где они, и была наша церковь, где поначалу, вместо проповедей, мы чаще всего крутили видеокассеты проповедей Двайта в переводе членов нашей общины. Одна из его проповедей особенно вдохновила – называлась она “Второй шанс”. Так нам всем хотелось этого второго шанса в такой нашей серенькой и несытой жизни. Наша новая община стала для нас вторым шансом. Люди как-то окрылились, поверили в себя и в меня, мы все стали так открыто и искренне улыбаться, что в городе пошли шутки про “чокнутых методистов”. Ну кто же еще будет улыбаться на заре перестройки, когда все идеалы свергнуты, сами основы жизни пошатнулись и полки в магазинах хронически девственны?
Вернулась я домой к своим удивительно сплоченным прихожанам прямо перед Пасхой. Мои прихожане дали мне необыкновенно много: их судьбы были такими незаурядными, что я только успевала у них учиться. Эти люди были очень чувствительны к пустым разговорам и лозунгам, и нуждались в Слове, а не в словах.
Некоторые были недоверчивы, другие ироничны, а кто-то стал за годы советской власти духовным банкротом – мы все искали истинных, не моих слов. Я же даже в своем обществе “Знание” лекций не читала, считая университетских профессоров более достойными. А тут не лекции – проповеди! Сколько бы я ни вкладывала эмоций и чувств в них, людям нужно было слово Божье. А где его взять?
Я не пророк, не священник и, конечно, не теолог. В какой-то степени я ощутила себя гибридом: местный пастор, но без какого-то либо знания Библии, без теологического образования – инженер-электрохимик за кафедрой! Как я могла передать другим то, что Бог говорил мне?
Накануне воскресной службы я опустилась на колени и, смиренно склонив голову, попросила у Господа прикоснуться к моим губам и вложить в них Слово Божье.
“О, Господь, – молилась я – отдаю Тебе себя! Используй мои голос, мое сердце и мой разум на провозглашение истины Твоей. Наполни же сосуды мои Твоей жизнь дающей силой! Говори же через меня! Действуй через меня! Благослови меня на служение Тебе и людям!” Неизведанная до того радость овладела всем моим бытием, и вся комната, такая знакомая и такая крошечная, вдруг наполнилась светом.
В тот день случилось еще одно чудо: как только я начала свою, так тщательно подготовленную, проповедь, мои губы начала прооизносить совершенно другие слова! Я даже испугалась, услышав совсем не мой голос! Зал замер, и никто не двигался, не ерзал, как обычно, и не шептался. В моем голосе почти не было эмоций, я была удивительно спокойной, и вдруг слезы потекли по лицам прихожан, а потом и по моим – сам Бог говорил с нами.
На Пасху 1991 года я уверенно проповедовала, как будто делала это всю жизнь. С этого момента мы перестали крутить видеокассеты, и церковь начала расти не только вширь, но и в глубь.
Двайт начал собирать новую группу для поездки в Свердловск. На этот раз он ехал с двумя епископами: Хансом Ваксби из Северной Европейской Конференции и Вильямом Оден из Луизианы. В сентябре 1991 года меня посвятили в пасторы через рукоположение на сцене Свердловской филармонии в присутствии более 400 человек. Начав крещение, мы были вынуждены прервать богослужение после трех часов – очередь желающих креститься не кончалась. Пришлось перенести богослужение на следующий день. Американцы, со своим традиционным часовым богослужением, не могли поверить, что люди придут снова, но зал был полон. За два дня мы крестили 176 взрослых и детей.
Leave a Reply