<<Дар интуиции>> | <<Свой среди чужих, чужой среди своих>>
Проблема с нами, славянами, в том, что мы за идею готовы жизнь отдать. Если так подумать, Карл Маркс, я уверена, в гробу до сих пор переворачивается, осознав, как его учение стало знаменем в России, и повлекло за собой гибель миллионов невинных людей. Даже в его родной Германии, учение Маркса было всего на всего еще одной утопической теорией. Вспоминаю, как наши учителя объявили в школах соревнование на сбор металлолома, чтобы собрать деньги на помощь детям Мартина Лютера Кинга, убитого в Мемфисе. Протест против несправедливости заложен в наших генах, поэтому мы не просто ржавые сковородки в школу несли! Мы облазили все окрестные склады, цеха, даже на Ивановском кладбище побывали, чтобы не просто собрать больше денег, но и победить в соревновании с другими школами! На школьном стадионе выросла огромная металлическая гора, куда попали не только ржавые прутья и радиаторы, а даже новые оградки и почти новенький Запорожец, притащенный каким-то чудом старшеклассниками. Мы еще бегали по дворам, а во дворе школы уже появился милицонер с блокнотом, записывающий имена наиболее рьяных активистов.
Так же случилось и с методистской церковью – неспроста епископ Вильям Бурт еще в начале 19 века писал: «Россия нуждалась в методизме, как методизм нуждался в России». Др. Бурт был под глубочайшим впечатлением от страстной деятельности первых российских методистов. Не зная того, мы повторяли шаги совсем незнакомых, но одержимых той же страстью, людей.
Исторически методизм был движением очень динамичным, интеллектуальным и романтическим, а с годами, даже в Америке, не говоря уж о Европе, он как-то поперхнулся под тяжестью церковной структуры и многочисленных ограничений и правил. Пламенные конференции Джона Веслея – а нам казалось, что родоначальник методистского движения был как раз таким: страстным, неутомимым и жертвенным – превратились в многодневные заседания. Когда мой папа впервые попал на первую в своей жизни такую конференцию в Америке, он, без всякого знания языка, быстро сориентировался, почувствовав себя как рыба в воде:
«Подожди! Ну, конечно! Это же ничто иное, как съезд Коммунистической Партии! Смотри – вот председатель, а вот секретарь. Половина делегатов спят, и во сне голосуют!» Сколько я на папу ни шикала, пытаясь его вразумить, он не успокаивался:
«Папа, это не председатель, а епископ! И прекрати называть методистов коммунистами! Коммунисты на любом языке звучат как коммунисты! Посмотри на нас уже оглядываются!» Но папа просто не мог сдержаться:
«Ну какая же это церковь?! Здание современное! Одежда современная! Как ты знаешь что все эти люди священники? У них что, на лбу написано? Ты по поступкам смотри! Какие-то параграфы обсуждают! Ни тебе песнопений, ни литургии! Это вы там в России носитесь как одержимые, а тут что-то подобного энтузиазма не видно!»
“Папа, ну нельзя же со своим уставом в чужой огород ходить! Давай сначала послушаем, что к чему, нам еще учиться и учиться!” Но, если честно, я и сама не понимала, что вокруг меня происходит. Не менее трех тысяч человек собрались в огромном современном зале и заслушивали докладчиков: кто-то подходил к микрофону и страстно оспаривал, страсти накалялись. Я повернулась к папе и шепнула: “Ну если уж на то пошло, то не на Съезд Коммунистической партии это похоже, а на заседание Думы. Смотри как спорят! Это демократия американская в действии”.
Многому мне надо было еще учиться, чтобы понять динамику разных культур и церковную политику. Новым был для меня и мир благотворительности. Только со временем поняла, что это целая наука со своими стратегиями и знанием человеческой психологии. Но поначалу просто шокировало выступление Двайта на презентации в Луизиане по поводу присвоения ему почетной докторской степени, когда он в лицах рассказывал историю встречи с Наиной Ельциной: “Лидия позвонила и сказала, что жена Президента дала нам самый большой военный самолет “Руслан”, а я не мог ей сказать, что, повесив трубку, я обхватил голову руками: где же мне теперь взять тонны гуманитарной помощи чтобы загрузить самолет?!” Все хохотали до слез, а я сидела в трансе, вспоминая как не Двайт, а я лично обещала Наине Ельциной тонны продуктов, лекарства и медицинское оборудование, не зная, что их даже еще не существовало! Не Двайт, а я рисковала жизнью детей и собой, когда это могло обернуться банальным блефом. Всплыл в памяти анекдот времен приватизации о встрече двух бизнесменах:
Один говорит: “Слушай, у меня есть вагон икры, а мне нужен вагон водки”. Другой отвечает: “А у меня есть вагон водки, меняем?” Бизнесмены пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны: один искать вагон икры, а другой водки.
Но может это был и не блеф, может это был профессиональный и хорошо продуманный способ привлечения людей к благотворительным акциям? Выступая в Америке и рассказывая о бездомных детях и подростках в России, голодных стариках, я часто натыкалась на колючие комментарии: “У нас у самих десятки тысяч бездомных. Почему мы должны помогать бывшим коммунистам?” Двайту же удавалось не просто усмирить предубеждение и научить американцев видеть дальше своего огорода, а и зажечь их любовью к России. Слушая Двайта, я поняла, что российский самолет стал его флагом, и люди быстро стали собирать посылки с продуктами, писать письма, воодушевленные возможностью помочь российским детям и старикам. Но значительная часть посылок была передана Двайту, как он потом отметил, Комитетом по оказанию неотложной помощи – UMCOR под руководством Кена Лютжен. Слушая такую комическую и откровенную речь Двайта Рэмзи, не могла отвязаться от мысли, что Двайт не всегда был со мной откровенным: стало понятным, почему Двайт не подготовил меня и мою церковь к приходу немецкого епископа. Снова убедилась, что надеяться надо только на Бога и себя.
Leave a Reply